Татьяна Стецура сделала оттиск старого герба с арестантской ложки на тетрадном листке своего дневникаВо время сидения в Улан-Удэнском СИЗО-1 Татьяна Стецура вела дневник с весьма любопытными наблюдениями. Историческое место, в котором находились Татьяна Стецура и Надежда Низовкина, в старом Верхнеудинске (прежнее название Улан-Удэ) на протяжении 18-19 веков носило название "тюремный замок".
Татьяна Стецура сделала оттиск старого герба с арестантской ложки на тетрадном листке своего дневника
Из затюремья
Мудро поступает тот, кто не строит планы на Новый год
На 31-ое планы были самые скромные – митинг «Стратегии-31», дальше - как кривая вывезет. Для этого были приняты исключительные меры предосторожности – скрывание от общения с прокурором, отсутствие в засвеченных местах, запутывание хвостов. Однако псы охранки остервенело шли по следу. Телешев выламывал двери, кидал камни в окно, загадочно угрожал, прокурор жалобно увещевал, Самойлов (сподручник Телешева, тоже Центр «Э») смачно матерился, опер угрозыска трясся крупной дрожбю, подавляя физическое сопротивление при засовывании в машину.
Тучки центрэшные, вечные стражники…
Взяли нас с мандаринами, за 15 минут до начала митинга. Предполагалось раздавать политизированные мандарины – на каждом черной краской «31» и листовки. Все это ушло в Дамбаеву – на сорванный митинг, а мы – на блюдечке к Левандовской.
Назначили новую разовую прокуроршу. Типаж Раджаны и сердобольная такая же. Все силилась протестовать против заключения, типа, мы не понимаем, как там невыносимо и безблагостно.
Левандовская была напряженная, стремительная, с акцентуацией обиженного ребенка в голосе. На припадания прокурорши ноль внимания – не любит лишних наивностей. Коршуном сорвалась в свой совещательный кабинет, зависла там на полчаса, влетела с постановлением. Читала трагиче6ски, нараспев, глотая слова, как псаломщик знакомую молитву. И единственный листик постановления держала как псалтырь – обеими руками, на уровне лица, словно он ее держал, а не наоборот. Чего переживает? Ее бог ее спасет. Канун Нового года – время отдавать долги, ей - за Грецию (недавние фото вконтакте), нам – за съезд «Солидарности» и прессуху в мск. Рассчитались. 01.01.2011.
СИЗО-1: Welcome!
Со всеми формальностями часам к 9-ти добрались до карантинного ПМЖ.
Сидим через камеру, в одиночках. Раньше здесь сидели «пожизненники» – один дежурный по секрету сказал. Вовсю галдит «Русское радио», вспоминают хиты предыдущих 15 лет вперемежку с главными событиями. Хорошо хоть про чеченские войны заикнулись. Ближе к 12-ти среди прочего мусора поставили «Серебро» Би-2. Важная песня, и всегда, и сейчас особенно. «Не потерять бы в алюминии, ее одну, заветную…»
Внутренняя свобода здесь действительно теплится , как свеча на сквозняке. Всегда готов или не всегда, а в новогоднюю ночь очутиться в одиночке – приключение особенное. И по тоскливости, и по весомости. Как встретишь Новый год… так лучше не провожать J. А вообще, пусть все будет, что должно быть, без милосердия и минования чаш.
К61: об алюминии и прочих достопримечательностях
Первое ощущение от камеры: будто попал в какую-то монашескую келью осовремененного образца. Высокий, полудугой белый потолок, вековая штукатурка, такой же холод, зеленая краска по мой рост (наверное, в домах скорби нет столько зеленки), покарябанная надпись у входа: «Помоги бог арестанту». В камере все железное и обязательно с решетками. Мерцает лишь один элемент современности – круглосуточная лампочка медведа. И еще один элемент политики: нам выдали алюминиевый набор – кружка, тарелка и ложка. И не где-нибудь, а на ложке оттеснен вышеприведенный узор – герб РИ. Впечатление, что именно империи, а не эрэфии. Это, видимо, такой спецколокольчик для того, чтобы помнили зэки, на чьей шее сидят и чьи харчи едят.
Теперь я знаю, что из алюминиевой кружки невозможно пить кипяток – обожжешь губы, только ложкой можно вычерпывать, кипяток остывает за две минуты (высокая теплоотдача и холод).
Надо отметить, что в Новый год не было вообще ничего, даже кипятка – на ужин-то мы опоздали. Было только оптимистическое радио. В полночь я сожгла несколько спичек, под них можно загадывать желания. Зажигала спички и смотрела на салют. Их праздник за окном и в радио казался бутафорским, будто обрядили что-то важное и серьезное во что-то шутовское и веселое. Черта – не повод радоваться тому, что за чертой.
Надзиратели здесь попались какие-то контрастные: либо отъявленные сволочи, либо любознательные и тайно сочувствующие. На пять рядов узнавали, за что и почему. Организовали кипятильник (один на две камеры), очень обходительно себя вели. Стоило заикнуться про книжки, притащили 8 книг. Три взяла Надя, остальные у меня. Читаю «Разрыв-траву» Калашникова, и «Мастера и Маргариту» перечитываю, на очереди «Каренина».
Угрожали карцером несколько раз. Сказала, что некоторые правила, оскорбительные и бессмысленные, выполнять отказываюсь. Позавчера поругалась с душеуправительницей. Душ итак раз в 7 дней, а я, очевидно, была последняя в этот день. Так она уже
Смотрины и опять одиночка
6-го был медосмотр и комиссия. С утра притащился какой-то опер. Пытался доверительно, но с адекватной настороженностью беседу вести, потом он и доклад делал на комиссии. Ну, говорит со мной, я его не спугиваю, стараюсь не нарушать взятого им тона фидуциарности J, а он даже присел напротив. Он возьми да брякни, ч о у него тут 80 женщин сидит, и все они с ним работают. Спрашиваю: «Как это так: «работают»? Смутился, стал поправляться. В коридоре перед комиссией разговорились с сидевшей тут уже женщиной. Говорит, так и есть, практически все красные за пчку сигарет. Ей утром тоже предлагал на оперов работать.
На комиссии сидят всякие завы по всевозможным частям, таращатся, человек 15. Доклад опера примечательный тем, что записал себе, что среди круга общения имеются политзэки, удивительный тем, что я, якобы, считаю себя невинно пострадавшей. Пришлось вставить, что ни невинно, ни пострадавшей. Затем личные пояснения, за что конкретно, опыт работы. Таращенье усилилось. Результат – номер камеры. У меня – 203, у Нади – 207. Одиночки – неблагонадежные.
Камеры в новом корпусе, никакой романтики. Зато на несколько градусов теплее и просторнее (2 двухъярусные койки). Зато теперь живем вообще без кипятильника. Уже неделя, как без всякой горячей воды. Раз в день дают теплый компот или кисель. Все. Психологическая обстановка тоже тугая. Поначалу женщины-дежурные с сочувствием отнеслись, но потом их ощутимо обработали. Контраст налицо. Сегодня после прогулки потащили в кабинет к операм. Там сидит развалившись баба жабьего подвида и парень гэбьего вида. Начали свысока, насмешливо, да еще и расскажи им (обязана!) про свою родню, да про личную жизнь. Заставила представиться и сказать о цели беседы, тем более никуда не записывается. Баба вообще неадекват и провокат, а он в чувство пришел. Оказался опером по особо важным, а беседа – воспитательно-профилактической. Ну, поговорили о красных и черных, сверили понятия. О формировании партийных убеждений. О том, что центрэшники-гэбэшники от нас устали, вот решили устроить взаимный отдых. Напрямую спрашивал, до возбуждения дела в какой форме интересовались из ФСБ, как действовали. Бабу старалась игнорировать, но один раз не удержалась: смотрела не мигая глаза в глаза в полном молчании. Что это здесь значит, я знаю. Он это прервал намеренным вопросом, а она самодовольно угрожающе сказала, что мне здесь понравится. Чем, не ответила.
За этот первый рабочий день было уже два шмона. Бардак, что они здесь устраивают, реально нервирует. Взял вещь – положи на место. Думаю, еще один элемент воспитания смирения и покладистости. Привыкай, что нет здесь ничего твоего, даже права на место для вещей. Вечером обыскивали трое, разговорился один майор о зарплате. У него, значит 20 штук, у сподручников – 15. Неудивительно, что средняя зарплата по РБ - 17,5. Но это так, расценки короткой, подневольной совести.
Еще сегодня приходили упитанные и воспитанные по законным понятиям правозащитники (2 штуки) по соблюдению прав в местах лишения свободы. Скучно им стало, что я к ним так, без души, и ни на что не жалуюсь, и не прошу. Сами стали выведывать, не хочу ли я им ничего сказать по поводу правил содержания и поведения. Получился правозащитный и праводостойный ликбез. Объяснила им, что они не правозащитой занимаются, а законоохраной, на фиксированной ставке надзирателей. Что «гражданином начальником» никого называть не буду не подчиненная, что одеялом в такой дубак и днем буду пользоваться, а не аккуратно заправлять на койку. Что представляться по своей инициативе не буду, итак все в карточке написано. Остались все при своем, но без особых претензий. 11.01.2011.
