В Улан-Удэ продолжается судебный процесс по уголовному делу против правозащитниц и оппозиционных активисток Надежды Низовкиной и Татьяны Стецуры, которых обвиняют по печально известной 282-й статье УК РФ в "разжигании вражды и ненависти" к четырем "социальным группам": российской армии, МВД, ФСБ и ГУФСИН (тюремщикам). Разжигание якобы содержалось в листовке, написанной подсудимыми, и двух их статьях в московской газете "Свободное слово".
На заседании 27 октября были допрошены двое свидетелей-"силовиков" из тех самых "социальных групп", к которым якобы разжигали ненависть обвиняемые. Это сотрудник милиции майор Михаил Корнильцев, неоднократно руководивший задержанием обвиняемых на оппозиционных митингах и пикетах, и следователь Анатолий Шагдаров, который вел их уголовное дело.
Допросы подобных свидетелей дают довольно редкую возможность заглянуть, так сказать, в черепную коробку наших "правоохранителей" и получить представление, что там творится. В ответ на вопрос, сколько времени в сумме он общался с обвиняемыми, г-н Корнильцев невозмутимо заявил, что, вероятно, около восьми часов. Этот ответ весьма изумил самих обвиняемых, по словам которых, названное время следовало бы умножить как минимум раз в десять – по самой скромной оценке. Учитывая общее количество их задержаний и то время, которое они провели в "ментовках" – в невольной компании бравого майора.
С такой же "точностью" отвечал г-н Корнильцев и на другие вопросы. Например, о том, сколько требовалось милиционеров для задержания обвиняемых, и применялась ли к ним сила. По его словам, для этого хватало одного человека, и сила не применялась.
– Да один человек нас и в машину-то затащить бы не смог! – возмутились подсудимые.
Также они поинтересовались, на каком основании Корнильцев произвел их задержание, когда они распространяли газету "Свободное слово" (это один из "эпизодов" их обвинения). Г-н Корнильцев невозмутимо ответил, что любое распространение газет, любой сбор подписей он рассматривает, как одиночный пикет. Правда, сформулировать, что такое "одиночный пикет", с точки зрения закона, он не смог. А почему вообще одиночные пикеты должны пресекаться – ведь они, по закону, не требуют уведомления властей? Оказывается, г-н Корнильцев в данном случае получил сведения о некоем пенсионере, который был крайне возмущен поведением оппозиционных активисток, так что дело могло дойти до драки. И, во избежание возможного конфликта, майор принял решение задержать их. "Поскольку задача милиции – предотвращать конфликты". Обвиняемые заметили, что никакого негодующего пенсионера они в глаза не видели и сильно подозревают, что этот персонаж существовал только в богатом воображении майора. Но если даже поверить в его реальность, то почему же был задержан не этот буйный старичок, а они?
Другой вопрос: планировалось ли в тот раз их задержание заранее? Ответ г-на Корнильцева: нет, милиционеры имели указание действовать по обстановке. Вопрос: тогда почему вы нам сказали, что доложите о нашем задержании в Москву, там этим интересовались? Г-н Корнильцев праведно возмутился: "Ни в какую Москву я не докладывал!".
Автора этих строк давно интересовал вопрос: почему даже в самых невинных вопросах наши "силовики" предпочитают не говорить правду? Вероятно, тут действует "синдром Штирлица" - разведчику, работающему на вражеской территории, категорически противопоказано говорить правду, так как любое правдивое слово грозит ему провалом. Уж не воспринимают ли себя наши правоохранители психологически, как военных на захваченной неприятельской территории? Кругом – одни враги, отовсюду исходит смертельная угроза... Если дело обстоит так, то все становится на свои места, делаются понятны даже их неизбежные "срывы", подобные евсюковскому... Однако стоит ли в этом случае удивляться, что и население склонно относиться к ним соответственно, а "приморских партизан", наоборот, воспринимает как своих героев-освободителей?
Затем суд перешел к допросу следователя Анатолия Шагдарова, который вел уголовное дело. Подсудимые стали выяснять, почему были отстранены два предыдущих следователя по делу, первый из которых закрыл дело за отсутствием состава преступления, а второй - хотя и не закрывал, но всячески затягивал. Г-н Шагдаров ответил довольно сухо, однако из его слов можно было сделать вывод, что потому-то и отстранили его предшественников, что они не обнаруживали в действиях обвиняемых состава преступления...
Затем подсудимые спросили: считает ли г-н Шагдаров, что в ходе следствия они действовали против своих юридических интересов? (Тут надо заметить, что обе обвиняемые – дипломированные юристы, а Татьяна Стецура еще и работала адвокатом). Г-н Шагдаров, видимо, несколько удивленный вопросом, ответил, что он так не считает. Но тогда зачем понадобилось против воли обвиняемых назначать им государственных адвокатов? Г-н Шагдаров не нашелся, что ответить на этот простой вопрос, а мы рискнем предположить: уж не потому ли и были навязаны госадвокаты, что обвиняемые слишком хорошо отстаивали свои интересы? Правда, в конце концов они освободились от такой принудительной "защиты", но это стоило им немалых усилий...
Также обвиняемые попытались выяснить взаимоотношения между следствием и небезызвестным МВД-шным центром "Э" по борьбе с экстремизмом. Следователь Шагдаров категорически отрицал, что подчиняется сотрудникам этого центра. "Но тогда почему же центрэшник г-н Телешев свободно заходил в ваш кабинет во время допросов, садился в ваше кресло, сам задавал вопросы?". "Ну, я же не могу запретить заходить в мой кабинет. Если он, допустим, во время допроса открывает дверь и просовывает туда голову, то что я могу поделать?.."
Допросы свидетелей, в том числе сотрудников центра "Э", должны продолжиться на следующих судебных заседаниях. Можно ожидать новых интересных экскурсов в область правоохранительной психологии.
Александр Майсурян (октябрь 2010 г.).